Горгулья - Страница 27


К оглавлению

27

— Я рада, что вы так говорите, — продолжала настоятельница. — Потому что я решила: вы возьмете девочку в скрипторий. Очевидно, что дитя одарено в языках, и вы немедленно начнете ее обучать.

Сердце мое ухнуло вниз. Если бы я только предвидела, что меня отправят на попечение Гертруды, я бы никогда не вышла из своего угла! То, что настоятельнице казалось «наградой», в действительности было для меня суровейшим из всех возможных наказаний, и я уверена, что отвращение мое могла переплюнуть только Гертруда. Наконец-то нас хоть что-то объединило — убежденность в чудовищности всей затеи.

— Марианн еще мала! — запротестовала Гертруда. — И конечно, не готова к подобным обязанностям! Возможно, она и выказала некие зачаточные умения, но для такой работы требуются и другие способности. Терпение, к примеру, и внимание к деталям, которыми никак не может обладать ребенок!

— Она научится, — ответила настоятельница. — На вашем примере.

— Молю вас, давайте еще подумаем! Мне понятны ваши мысли, но…

Настоятельница ееперебила:

— Хорошо, что понятны. Вы же не хотите, чтобы я пошла наперекор воле Господа. Верно, сестра Гертруда?

— Конечно же, нет, настоятельница. — Гертруда спрятала руки за спиной, ия услышала, как ногти ее царапают робу. Сестра Кристина шагнула вперед, взяла меня за плечо и спросила, нельзя ли — с милостивого разрешения настоятельницы — нам на пару минут остаться наедине. Настоятельница позволила и удалилась. Гертруда тоже ушла, злобно всасывая воздух, и с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть дверью. И не слишком преуспела.

Сестра Кристина сказала:

— Я знаю, тебе эта затея не очень нравится, однако я уверена, что сестра Гертруда — добрая и святая женщина, и ты могла бы многому от нее научиться. Пусть ты пока этого не понимаешь, но дар твой исключителен инеожидан. Господь готовит для тебя великие замыслы, ия не могу в здравом уме допустить, чтобы все это прошло незамеченным. Мы должны верить воткровение ине забывать, что Господь ничего не делает случайно.

Легко представить, кактакое объяснение звучитдля ребенка, даже для ребенка, воспитанного в монастыре. Как же можно, чтобы Бог спланировал мне обучение при Гертруде?! Я ревела докрасных щек, заливалась слезами. Сестра Кристина позволила мне выплакаться и даже не ругалась, когда я стала сердито размахивать руками. Впрочем, она уворачивалась от моих детских ударов — наверное, были пределы и ее самопожертвованию.

Когда я наконец выдохлась и сползла на пол, Кристина присела подле меня.

Я крикнула, что ненавижу ее, хотя мы обе знали, что это неправда. Она погладила меня по голове изашептала, что все будет хорошо, что нужно лишь довериться Богу. А потом достала что-то из кармана — книгу.

— Я сегодня утром зашла к Паоло и увидела, что он умер во сне. Я уверена, он покинул нас без боли — лицо его было ясно и покойно. Я знаю, он вчера хотел отдать книгу тебе, и теперь отдаю сама, чтобы исполнить его последнюю волю.

И сестра Кристина вручила мне итальянский молитвенник, первую книгу, которую я могла считать своей.

Потом она отвела меня в скрипторий, и так я начала выполнять волю Божию, то, что уготовил мне он.


Глава 5


И как же мне представить вам средневековую жизнь, которую вела, по ее собственному утверждению, Марианн Энгел, когда — разумеется! — ни она, ни я ни в коем разе не могли жить в четырнадцатом веке? Сложность заключается не только в следующей из этого факта и потому неотъемлемой лживости ее истории, но и в том, что отныне я неспособен писать исключительно от себя: теперь приходится учитывать и ее голос. Я попытался восстановить рассказ об Энгельтале в точности так, как услышал от Марианн Энгел, однако если ее голос в моих устах и звучит порой фальшиво, пожалуйста, простите меня. Я сделал все, что мог.

Эта история также вывела на первый план вопрос, насколько же безумна Марианн Энгел.

Действительно ли она верит, что выросла в средневековом монастыре, или просто пыталась развлечь несчастного больного? Когда я попробовал заставить ее признать всю историю выдумкой, она так взглянула на меня, точно это я — безумен; что ж, раз уж мне хотелось и дальше видеть Марианн Энгел, я едва ли мог и дальше вслух сомневаться в ее словах. В конце концов, решил я, пусть продолжает, пока сама не запутается в фактах.

Не только я гадал о состоянии умственного здоровья моей гостьи. Доктор Эдвардс почтила меня визитом с недвусмысленной целью прекратить дальнейшие посещения этой новой в моей жизни женщины. Разговор она начала с предупреждения о физической опасности, которую представляют приходы Марианн Энгел; поскольку она крадется в палату, стоит медсестрам на миг отвернуться, и игнорирует правила о халатах для посетителей, кто знает, какие микробы она может занести? Я признал этот довод, однако возразил: излечению моему, сказал я, не может повредить то обстоятельство, что кто-то — хоть кто-нибудь — ждет этого излечения.

— Пусть так, но вам следует сосредоточиться на выздоровлении, а не отвлекаться на… — Нэн не сразу сформулировала корректное завершение фразы, — …другие детали, которые не способствуют поправке.

Я заявил, что напрасно она указывает, что мне следует делать.

— Я работаю здесь уже много лет и знаю, как могут повлиять на пациента дополнительные переживания!

Я поинтересовался, не связано ли ее беспокойство с тем, что моя гостья лечилась в местном психиатрическом отделении, и Нэн подтвердила; верно, сей факт говорит не в пользу Марианн Энгел. Однако тут же добавила, что это не должно и не может быть поводом не пускать Марианн Энгел ко мне: врачи признали ее дееспособной и разрешили жить в обществе — следовательно, ей позволено посещать больницу.

27